Когда гильдии стали утрачивать свое значение, а купцы и другие состоятельные граждане стали заводить мануфактуры, они получили возможность привлекать работников подходящими на тот момент условиями. Во-первых, во многих регионах складывалась ситуация, когда сельское хозяйство либо утрачивало свое значение, уступая первостепенное место производству, либо крестьяне, слыша о “сказочной жизни” в городах, устремлялись на поиски нового образа жизни, тем более, что крепостничество к этому времени в Европе (в отличие от России) уже практически не существовало. Так или иначе, на селе образовывался избыток рабочих рук. Впрочем, в некоторых местах сельские поселения специально и целенаправленно приспосабливали под мануфактуры, организуя дополнительный заработок крестьянам и постепенно вовлекая их в производство, которое со временем из дополнительного превращалось в основной вид заработка. В некоторых случаях, как в Англии, именно попытка заняться производством местных землевладельцев стала причиной выселения крестьян с земли. В таких условиях крестьяне были готовы на любую работу и не очень беспокоились о величине зарплаты, главное, хоть какой-то источник существования появлялся.

Как уже говорилось, гильдии, являвшиеся своеобразными аналогами профсоюзов, утрачивали свое значение и свой контроль за производством. Наняться на работу на мануфактуру было значительно проще и легче, чем вступить в гильдию. А владельцы мануфактур могли позволить себе вытеснять товары гильдий, конкурируя с ними и снижая цену своих товаров, при этом компенсируя такое снижение снижением зарплат. Все равно все оказывались при своих выгодах.

Постепенное изменение мануфактур, постепенное превращение их в фабрики создает совершенно новые условия, меняющие привычную экономическую и социальную расстановку в обществе. Если гильдии являлись подобием профсоюзов и получали выгоду от совместной деятельности всех членов гильдии, но при этом заботились о соблюдении интересов всех членов, по сути являясь сообществом относительно равных мастеров-ремесленников, относительно равных собственников, то фабрики основаны на совершенно ином принципе. Фабрика – это уже не сообщество и не организация, это в первую очередь собственность. Собственность на средства производства становится основным и наиболее значимым фактором. Собственник лично не принимает участия в  производственном процессе, как минимум это уже не является обязательным фактором. Основной задачей владельца фабрики является найти средства на приобретение оборудования, аренду или приобретение помещения для производства, решение вопросов закупки сырья и сбыта продукции. Работник, по факту, не имеет никакого отношения к фабрике и тем более к собственности этой фабрики. Требования к самому работнику также снижаются и значительно. Если мастер в гильдии – это специалист своего дела, многие годы потративший на обучение искусству ремесла, досконально знающий все его тонкости и особенности, то работник фабрики – это любой человек с улицы, которому показали ряд необходимых, простых действий, выполнение которых от него требуется. Работник фабрики не обязан знать весь процесс производства, не должен быть высококвалифицированным специалистом, он просто должен четко выполнять порученные ему действия, получая за это свою плату. На первое место выходит договор. Договор между нанимателем – владельцем фабрики и рабочим. Договор прост и понятен: ты делаешь то-то и то-то, получаешь столько-то. Такой подход и такое отношение сильно снижают значимость работника в процессе труда, делая его легкозаменяемым. Естественно, сильно возрастает количество тех, кто может получить это место. А при условии, что особой нехватки в желающих нет, а многие желающие получить работу далеко не требовательны к уровню оплаты, естественно, одним из основных способов снижения расходов на производство становится снижение расходов на заработную плату. Такой подход владельцев начинает , постепенно составлять серьезную проблему, которая в конечном итоге выливается в революционном движении начала XX века. Но до этого еще далеко, и это, пожалуй, следующий кризисный этап, изменивший уже складывающуюся ситуацию на момент заражения капиталистическими отношениями. Но сам момент формирования капиталистического общества является столь же значимым и по-своему столь же прогрессивным моментом. Это изменение становится отображением одного из наиболее значимых кризисов человеческой истории. Как уже говорилось выше, любые значимые перемены происходят в кризисных ситуациях, так как в спокойные (относительно спокойные) периоды стагнации для таких перемен просто нет почвы и нет необходимости. Сделаем небольшое отступление и вспомним сказанное выше.

Собственно, как говорилось, первичной формацией человеческого общества являлась предельная социализация. Первобытный коммунизм, просуществовал многие тысячи лет на раннем этапе развития человечества. Его разрушение и проявление новой формации общества связано с глобальным кризисом, затронувшим так или иначе большинство обитавших на тот момент племен. Кризис, приведший к изменению социального устройства, имел в основе вовсе не социальные причины, скорее глобальные экологические. И был связан с отголосками изменения погодных условий и отступлением ледников. Как уже говорилось, изменение образа жизни происходило постепенно, в основном затронув наиболее благоприятные места обитания. Первым фактором стал переход к оседлому образу жизни и возникновение земледелия у ряда племен. Это не было кризисом и не было его проявлением. Само земледелие возникло не в наиболее сложных климатических условиях, которые могли затронуть привычный образ жизни, напротив, оно возникло в тех местах, которые были наиболее комфортны для обитания и позволяли не кочевать постоянно в поиске новых источников питания, а оставаться на месте, получая достаточно пропитания без изменения территории. Если приручение животных являлось естественным процессом в среде племен, занимавшихся охотой и подбиравших детенышей разных животных, выращивавших их у себя, постепенно перейдя к разведению, то земледелие возникло в местах, где племена оказались в комфортных условиях обитания и не были вынуждены постоянно менять место обитания. Установить взаимосвязь между выброшенными косточками плодов или испорченными зернами, собранными в дикой природе, и выросшими рядом со стоянкой растениями, было делом времени. Начать высаживать вокруг своей стоянки полезные растения целенаправленно – тоже дело времени. Кризис проявляется несколько позже. И затрагивает он в первую очередь племена кочевые, еще ведущие образ жизни охотников-собирателей или кочевников на ранней стадии скотоводов – полу-охотников. Что именно спровоцировало переселение кочевых племен на территории, где распространилось земледелие, точно сказать сложно, вполне вероятно, это был ряд факторов. Отступление ледников и потепление, постепенная смена тундровой степи на более современный вид тундры, дало не только возможность заходить севернее, в те места, которые раньше были скрыты льдом, но и сократило число обитавших видов, сделала условия более суровыми для выживания. Ранее пригодная для жизни саванна на территории временной Сахары стала превращаться в пустыню. Подобные природные катаклизмы, хоть и не были резкими и быстрыми, но вынуждали менять регион обитания и переходить в более благоприятные земли, которые уже были заселены. Основным фактором последствий этого кризиса стало смешение племен на одних территориях. Земледелец, в отличие от кочевника или охотника, в случае, если его племя оказывалось более слабым и не могло противостоять вторжению, предпочитал, при возможности, подчиниться, но остаться на своей земле, которая давала ему пищу, а не уйти в поисках новых территорий, как поступил бы охотник. Попытка найти новые территории, более пригодные для жизни, одними племенами и нежелание покидать, насиженные места теми, кто привык обрабатывать землю, привели к первому тотальному изменению человеческого социума. Соединение на одной территории охотников-пришельцев-завоевателей и подчинившихся им земледельцев стало причиной возникновения смешанных поселений и четкого разграничения: военная знать и крестьяне. Постепенно сливаясь в один, пусть и разделенный на сословия, народ порождает восприятие новых принципов, разрушающих прежнее представление об общественном имуществе, включая механизм расслоения уже самих объединившихся племен. Этот процесс происходит повсеместно, с различной скоростью и различной интенсивностью. Наступает период первичной индивидуализации. Большинство племен так и остается в этом состоянии на долгие века, находясь на той или иной стадии этого процесса. В тех местах, где земледелие не было так широко распространено и не было условий для более комфортного существования, процесс первичной индивидуализации замедляется и растягивается на века. Он так и не был завершен окончательно до наступления средневековья, ставшего пиком индивидуализации. Всплеск античных государств становится скорее шагом в сторону, причем в обратную сторону. Это виток социализации общества. Виток, не затронувший все население планеты глобально. Античные империи и государства, несмотря на свою значимость для дальнейшей истории, свою культуру, науку, искусство, лишь опережают свое время и создают условия будущей формации, полностью расцветшей только во времена колониальной экспансии европейских государств и в период индустриальной социализации. В свою очередь, существование античных империй и государств тормозит процесс индивидуализации в других регионах. Естественно, это “торможение” происходит не напрямую и тем более не осознанно. После массовой постледниковой миграции, переселившиеся народы на длительный период “замерли”. Нет, конечно, происходят миграции племен и переселение отдельно взятых народов, захват территорий, войны, расширение империй, распространением культуры народов, стоящих во главе этих империй. Но массовое давление тотальной миграции возникает лишь на закате античности, когда происходит новый кризис, сдвинувший народы с “насиженных” мест. В наиболее оптимальных для обитания регионах сформировались страны, созидающие препятствие активной миграции. Эти государства достаточно сильны, чтобы устоять под напором одного или нескольких племен и наоборот, сами завоевывают и подчиняют приграничные территории и племена. Сила этих стран держится на социализации общества, на его единении и сплоченности (речь идет не о конкретных отношениях конкретных групп людей, а о принципе самой структуры). Профессиональная армия, стабильная экономика, общие законы скрепляют эти территории, усиливая механизмы социализации. Но являясь фактором, препятствующим завершению цикла индивидуализации общества, сами античные государства так же не способны достичь предельных уровней социализации. Влияние окружающего “варварского” мира вносит значительную долю индивидуализации в саму формацию государств. Государства именно сословные, как и окружающие их варварские племена. Сословное дробление общества и приоритет интересов родов и семей, над интересами племени (тем более мульти-племенных образований крупных государств), разделение самих сословий, значительная зависимость от рабовладельческой экономики, которая в свою очередь вносит достаточный вклад в дестабилизацию общества и является фактором стремления к индивидуализации, в среде тех же рабов, желающих освободиться. Складывается патовая ситуация, при которой “варварские” племена, все еще находящиеся в развитии в сторону индивидуализации, не могут сломить достаточно крепкие античные державы и с трудом сдерживают натиск их расширения, с другой стороны, сами эти державы, становятся все более неустойчивыми и в них все больше угасают идеалы социализации, ставшие основой их формирования. Это противостояние разрешается новым переселением народов. Как уже говорилось, вероятнее всего толчком к этому становятся так же природно-климатические причины, сдвинувшие племена северо-восточной Азии, тех же гуннов. Так или иначе, крушение античных государств снимает препятствие к завершению процесса индивидуализации и она достигает своего предела, отображенного в обществе средневековой Европы, да и не только Европы. Причина понятна,: основанные на социализации сообщества пришли в упадок и утратили идеалы социализации общества, вторгшиеся победители сами еще находятся на стадии развития индивидуализации общества. Сочетание этих аспектов дает максимальный пик индивидуализации средневекового общества.

В этом плане сам факт вторичной, индустриальной социализации общества сравним по своей значимости и глобальности только с фактором первичной индивидуализации. Кризис конца античности не идет ни в какое сравнение с эпохой Возрождения. И не только потому, что человеческое сообщество впало в деградацию, утрачивая культуру, искусство, забросив науки и заменив их религиозностью. Не только потому, что крупные державы на долгие века перестали существовать, уступив место феодальной раздробленности. Смена античности Средневековьем не привнесла ничего принципиально нового в устройство общества в целом. Формация сословного общества возникла еще на заре цивилизации, и классический вариант деления на военную знать и зависимых крестьян стал тем моментом, с которого пошло развитие общества от первобытного коммунизма к дальнейшим формациям. По сути, Средневековье стоит расценивать не как принципиально новый этап развития общества, а как этап временной деградации, позволивший тем не менее окончательно завершиться предшествующему этапу индивидуализации, доведя его до предела и вызвав массовое разочарование в обществе идеалами индивидуализации.

Завершение Средневековья проявляется в возродившемся стремлении к социализации общества, в восстановлении тех идеалов и тех стремлений, которые основываются на утраченных принципах античных государств. Но восстановление происходит по-новому, другими способами и другими средствами. Несмотря даже на то, что рабовладельческий строй в процессе восстановления античных вариантов социализации возрождается снова и возрождается с большей силой, чем он присутствовал во времена раннего Средневековья, тем не менее не становится повсеместной практикой. Для европейских стран это преимущественно колониальное рабство, хотя некоторые страны усиливают крепостное право (как в России, Польше), доводя его до фактического рабства. Но восприятие обществом в целом такой практики негативное. И в конечном итоге завершается упразднением что фактического (но не признаваемого таковым) рабства – крепостничества, что признаваемого классического рабства в колониях. Социализация находит другие пути. И эти пути становятся основными. Не сразу и не повсеместно, но постепенно становясь преобладающими и вытесняя прежние.

Открытие Америки не только дало свободу действия имперским устремлениям, тем самым укрепив военную и политическую социализацию стран Старого Света, но и дало толчок торговле и развитию ремесел. Создало необходимость более массового и более быстрого производства различных товаров. Сама эта необходимость выводит на первые места требование новых технологий и требование новых подходов как в экономике, так и в политике. Развитие производства создает рост значимости новой категории населения и постепенное превращение прежних принципов устройства в абсолютно новые. Как первичная индивидуализация разрушила первобытный коммунизм и общественную собственность, породив сословия знати и крестьян, так и индустриальная социализация разрушила сословия знати и крестьянства и породила классы капиталистов и рабочих.